Page 202 -

Ницше-то как раз, может, и грубо, но прямо в глаза лепил правду о природе человеческого зла. Ницше и Достоевский почти достали до гнилой утробы человечишки, до того места, где преет, зреет, набирается вони и отращивает клыки спрятавшийся под покровом тонкой человеческой кожи и модных одежд самый жуткий, сам себя пожирающий зверь. А на Руси Великий зверь в человеческом облике бывает не просто зверем, но звериной, и рождается он чаще всего покорностью, безответственностью, безалаберностью, желанием избранных, точнее, самих себя зачисливших в избранные, жить лучше, сытее ближних своих, выделяться среди них, выщелкнуться, но чаще всего -- жить будто по речке плыть... Почему не от своих учителей, a у Ницше, Достоевского и прочих, давно опочивших товарищей, да и то почти тайком, надо узнавать о природе зла?" Перестроечный пафос писателя понятен, но при всем уважении к Астафьеву, замечу, что он явно не по адресу. Ницше здесь не причем. Но такое понимание ницшеанства, как говорится, имеет место, достаточно распространенно; его можно бы назвать "средне-русским". 204