Page 259 -

амальгамы из идей Хомякова и Cоловьева, Шопенгауэра и Ницше, Достоевского и Гартмана по другим, нежели музыкальным причинам. Видимо, по тем же, по которым Вяч. Иванов в 1914-1915 гг. побуждал и вдохновлял Скрябина на создание "Предварительного Действа". Нельзя игнорировать тот факт, что в мире профессиональных музыкантов и музыковедов от В. Стасова до П. Чайковского отношение к Вагнеру было сугубо отрицательное (даже в случае его прямого влияния, как, например, в "Сказке о царе Салтане" Н. Римского-Корсакова). Истовых вагнерианцев, как А. Серов, в русской музыке было мало. Зато наоборот: в философской эстетике, в поэзии, в художественной критике -- Вагнер фигура не просто обожаемая, а явно наделенная харизмой не столько авангардного лидера модернизма, сколько революционного вождя. В его музыке в России хотели слышать "музыку бунта". Свои собственные побуждения, свою страсть "слушать музыку Революции" эти ницшеанцы, забывшие призывы "Вех" и, прежде всего -- мудрое предостережение М. Гершензона, -- легко и безответственно проецировали на творчество немецкого гения, отнюдь не революционера после 1849 года. 261